%PM, %16 %723 %2016 %16:%Сен

Власть пространства – преодоление (modus operandi)

Всеволод Задерацкий Всеволод Задерацкий

Чувство гигантского, беспрецедентно огромного государственного пространства живет внутри нас. Веками мы проникались этим ощущением, порождавшим то чувство гордости, то чувство обреченного принадлежания этому пространству — вечному преодолению его. Безмерное наше пространство воспитывало нас. Оно во многом причастно к формированию той самой «всемирной отзывчивости» русской души, но оно же порождает целый ряд негативных рефлексий, в том числе чувство «природной защищенности», ослабляющей стремление к максимальной мобилизации энергетических посылов личности. В начале прошлого века Николай Бердяев писал: «Огромные пространства легко давались русскому народу, но нелегко давалась ему организация этих пространств… На это ушла большая часть народных сил. Размеры государства ставили почти непосильные задачи, держали русский народ в непомерном напряжении… Овладение необъятным пространством сопровождалось страшной централизацией, подавлением свободной личности и общественных сил…Смирение русского человека стало его самосохранением»  

 

Глубокие и тонкие наблюдения Бердяева восходят как раз ко времени великого исторического перелома. Это обобщение на предреволюционном рубеже подводящее итог многовековому пути. Он понимает, что культура, единство культуры — главный скрепляющий пространственную громаду фактор, и фиксирует экстенсивный характер культурных процессов. Он не раскрывает самого понятия «экстенсивной культуры», но очевидно, — имеет в виду культурное «оформление пространства». Он мечтает о рождении черт интенсивности, столь необходимой для «культурного оформления», но не замечает, что черты эти уже зародились в реальном культурном движении последних десятилетий XIX века.

Художественное передвижничество — открытый и весьма интенсивный вызов пространству. И дело не в конкретной художественной результативности индивидуальных творческих проявлений. Дело именно в преодолении, взрывающем сонную и недостаточную инфраструктуру, в возбуждении пространства людей новым режимом художественного информирования. Роль первых передвижников в нашей художественной истории фиксируется, прежде всего, по знакам стилистики и вершинных значений конкретных художественных свершений. И лишь во вторую очередь — по знакам собственно передвижничества. Это и понятно: передвижники не могли охватить всю страну. Но это был удивительный прецедент.

Прецедент предчувствия необходимости прорыва в сторону интенсивности. Это была ярчайшая попытка преодоления не только пространства, но и той самой централизации, которую упоминает Бердяев в значении континуального признака русской жизни. Прорыв в сторону инициативной самодеятельности на векторе информативного оформления пространства — это первая попытка вырваться из тисков централизации, выйти из пределов столиц во имя разнесения ценностей. Концентрация этих ценностей в двух столицах была осознана передвижниками как опаснейшая ситуация для такой огромной страны, для ее будущего. Такой уровень централизации действительно удерживал Россию на низких стадиях общетерриториального развития.

История первых передвижников завершилась более чем через полстолетия, в 1926 г., уже за рубежной чертой революции, когда молодая советская власть сама пришла к мысли о децентрализации культурного пространства во имя просвещения, а также во имя разнесения новых «культурных знаков», отвечающих идеологическому императиву времени. Казалось бы — вот она, новая волна, воплощение бердяевской мечты о повороте к интенсивности культурных процессов. Острая парадоксальность всех начинаний советской власти заключалась в неразрешимости противоречий между стремлением войти в пространство, «оформить» его всепроникающим культурным присутствием и крайним усугублением централизации идеологического и организационного императива. Никакой личной свободы, никакой личной инициативы. Смирение в еще большей мере осознается как способ самосохранения. Парадокс — в сочетании смирения и энтузиастической ажитации, надежды и страха, в присвоении личности государством. Все инициальные посылы централизованы. По мере хода краткой советской истории «централизованный императив» распространяется не только на устроение пространства, но и на само творчество. Партийные указания и постановления 30–40-х годов — символический тупик, конечный итог парадоксального противоречия между устремлением в пространство и максимально жестким подавлением любых личных и общественных интенций.

Однако именно советская власть создает первый опыт целенаправленных усилий по преодолению пространства в сфере музыкального искусства. Возникает сеть филармоний, строятся музыкальные театры в далеких (от центров) городах страны, учреждаются музыкальные школы и вузы, рождается тенденция к созданию региональных центров, «региональных столиц» — тенденция к структурной децентрализации. Но все это в условиях жесточайшей идеологической централизации, и это становится предусловием конечной бюрократической формализации самого просветительского проекта. Как бы то ни было, но была построена великолепная структура, которая «дышала» весьма по-разному в разные периоды краткой, но необыкновенно динамичной советской истории. Следует понимать, что музыкальное искусство имело свою судьбу в арматурной идеологической клети большевистских установлений. И эта судьба была более счастливой в сравнении с другими искусствами, способными отражать жизнь в формах и образах самой жизни. Конечно же, все музыкальное, связанное со словом, подвергалось жесткой цензуре. Но музыкальная классика оказалась во власти изумительного исполнительского корпуса — главного репрезентанта культурной состоятельности страны Советов. Начался процесс разнесения ценностей в огромном пространстве уже через построенную «сеть». И стимулировался этот процесс, как ни парадоксально, закрытостью общества. «Железный занавес» ориентировал даже самых выдающихся артистов на работу внутри страны. Это было уже не передвижничество, а спланированное перемещение в пространстве художественного ресурса, все еще сконцентрированного в столице.

В послесталинские времена (еще один парадокс) наряду с оживлением гастрольно-просветительской деятельности появляются знаки бюрократизации системы, ее ржавения. Знаменитые филармонические «галочки» (вместо реальных выступлений) — красноречивый сигнал. «Оттепель» вдохнула в организованное просветительство новую жизнь, добавив перемещение нового творчества и его носителей, но бюрократический остов системы в принципе сопротивлялся этому. «Оттепель» сигнализировала о пробуждении инициальной энергии общества.


1991 г. — новый радикальный рубеж нашей истории. И тут невольно вспоминается древняя, как мир людей, сентенция Платона: «Не бывает перемены приемов мусического искусства без изменений в самых важных государственных установлениях». К «приемам» искусства легко добавить «приемы» его существования среди людей. В одночасье рухнуло многое. Вышвыривать вместе с водой ребенка — это по-нашему. Филармоническая система начала свертываться, как шагреневая кожа, многое в сложившейся системе культурного освоения пространства повисло во времени в ожидании более счастливой судьбы. Но появилось другое: свобода выявления инициативы как важнейшая альтернатива «централизованному императиву», снятому с повестки дня. Перед нами внезапно появилась не сразу нами осознанная возможность строительства культурного пространства от имени общества. Хотя государство оставалось все еще центральным элементом, но без надзорной функции, исчезновение которой означало одновременно и крайнее обнищание творческих союзов, и как следствие — мобилизацию их инициальной энергии, спасительной в сложившейся ситуации. В результате уж в середине 1991 г. в недрах Союза композиторов России вызревает идея передвижных музыкальных академий под титулом «Новое передвижничество». Московская консерватория сразу же предложила свой неисчерпаемый исполнительский ресурс.

Итак, река истории нашей потекла в ином русле. Следует понимать, что  борьба с властью пространства — это планетарная проблема. У нас она обострена до крайности в контексте жизни государства, а пуще того — общества. Россия вбирает планетарный опыт. Давно изменен модус скорости (авиация!), электронная коммуникативность буквально взрывает традиционные устои общения. В музыке — совершенная звукозапись может казаться радикальным решением преодоления власти пространства. 

Но есть в нашем искусстве неизменная константа: не умирающая и не заслоненная техническими новациями жажда непосредственного общения с носителями искусства, жажда присутствия при его рождении, своего рода соучастия в этом таинстве. За рамками электронных возможностей вообще остается все, что требует диалога: педагогические интенции, обаяние встреч и бесед и, конечно же, импровизация. Очень скоро пришло сознание того, что большинство региональных центров не доделано: не завершен инфраструктурный комплекс, а если формально завершен, то качественно ущербен. В 1991 г. из перечня Новосибирск-Екатеринбург-Казань-Саратов-Нижний Новгород-Ростов-на-Дону лишь Новосибирск мог явить качество музыкальной событийности, сравнимой со столичным. Но отнюдь не западноевропейская отдаленность этих региональных центров друг от друга, их ощутимая отдаленность от собственно столичных центров, их несвязанность, а главное — предельно вялая энергетика экспансии из региональных центров в малые города регионов, — все это как встарь (за вычетом того, что тогда и центров-то подобных не было). И еще: подлинно столичный культурный центр — это одновременно одна из континентальных культурных столиц. Кровообращение с миром — непременное условия истинной столичности. Этот показатель в новоявленных региональных столицах на ту пору приближался к нулевой отметке. Российское пространство в целом продолжало испытывать лютый культурный голод. Память о первых передвижниках подталкивала мысль к поиску. 

В 2016 г. исполняется 25 лет от времени основания художественно-просветительской программы Академия музыки «Новое передвижничество». Первые академии задумывались (и воплощались!) в виде грандиозного десанта, который должен был войти в город и на протяжении месяца развернуть программы, охватывающие все виды и роды музыкального искусства в самом высоком (по возможности) исполнительском воплощении. Мастер-классы должны были охватить самые различные музыкальные специализации, музыковедческие чтения осуществлялись профессорами московских музыкальных вузов. В путь двинулись оркестры, хоры, театры, ансамбли разных профилей, большие группы профессоров столичных консерваторий. Первая такая академия случилась в декабре 1991 г. в Красноярске, оставила огненный след и показала высший уровень востребованности идеи. Министерство культуры России акцентировало и поддержало первые академии, но вскоре сами города вступают со своим словом, зовут музыкальных передвижников, и академии начинают триумфальное движение во времени. Пенза, Ростов-на-Дону, Самара, Краснодар, Ярославль, Казань, Саратов, Омск, Пермь, Тольятти… Но самым большим открытием новых передвижников стало вхождение в малые города. Здесь пионером стал Нижневартовск, а вслед за ним — Рыбинск, Сызрань, Похвистнево и Отрадный (Самарская обл.), Елабуга и Мамадыш (Татарстан)…Философия этого открытия сводилась к простой истине: для большого искусства в сущности нет неподготовленной аудитории. Все академии бескомпромиссно представляли образ музыкального искусства в столичном содержательном наполнении его присутствия. Все академии получили абсолютное признание. 

Новый ритм обновленной России, буйство инициатив на фоне сметенных конструкций жизни требовал движения идей и в сфере музыкального просветительства. Тезис Платона сохраняет свою вневременную сущность. Рождается проект детской передвижной программы под титулом «Семь школьных уроков музыки».

Тверь откликнулась первой, и дело пошло — Зеленодольск, Волжск, Новокуйбышевск, Армавир. К ним примыкают крупные города — Краснодар, Ярославль, Киров… Постепенно начинается сказываться тенденция к некоей «портативности» программ. Тяжеловесная монументальность больших академий натолкнулась на требование географического распыления усилий.

Сначала возникает и утверждается идея камерных академий (ее первая апробация — во Владимире), а позже, в первом десятилетии нашего века происходит окончательное распыление усилий вширь. Творческие мастерские, камерный микро-фестивали, соединенные с художественными выставками и театрально-драматическими постановками, меняют жанровый облик «Нового передвижничества», которое теперь уже в сущности объявляет многосложные «академии искусств» (включающие театр, поэзию, пластические искусства), распыленные в огромном пространстве. В диапазоне от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. Такие далекие центры, как Чита, Томск, Улан-Удэ становятся постоянными «клиентами» «Нового передвижничества». Обаяние живых встреч, потребность в них, призыв к этой деятельности вряд ли следует считать дополнением к расширяющейся «виртуальной вселенной». Живое слово, консультативное общение, диалог с носителями искусства, непосредственное слушательское (зрительское) соучастие в рождении искусства по-прежнему остаются фундаментом высокого просветительства. Расширение географии и отказ от монументализма — следствие общественного резонанса, своего рода голос самого пространства. Когда к «Новому передвижничеству» приникли так называемые закрытые территориальные образования (ЗАТО) РОСАТОМа, объявившего свои города «Территорией культуры», «Новое передвижничество» встало перед необходимостью гибкого обновления всей системы контактов с малыми городами: возникает потребность индивидуальных решений в каждом отдельном случае.  Прежние схемы, претендующие на определенный универсализм, здесь не совмещались с конкретными запросами. Десятки городов РОСАТОМа и «Новое передвижничество» — это отдельная глава повести о художественном просветительстве в новой России. И это важная иллюстрация рождения новой энергетики в формировании целостной современной картины пространства культуры.

Сегодня «Новое передвижничество» устремилось на Восток, включая самый дальний Восток. До Владивостока добраться не успели. Раньше новых передвижников туда зашел другой великий просветитель нового времени — Валерий Гергиев. Его тактика преодоления (освоения) пространства совершенно иная. Он выстраивает стационарные бастионы и крепости. Провозгласив Московский Пасхальный фестиваль как континуальную данность, он двигает фестивальные программы по определенному маршруту в пространстве. Но главное — он учреждает Дальневосточный филиал Мариинки и тем самым совершает мощное преобразующее движение. Он создал прецедент. Будет ли резонанс за пределами информационного звона — резонанс в действии? Сподобится ли, к примеру, Самарская опера объявить свой филиал хотя бы в близлежащем Ульяновске, а Нижегородская — к примеру, в Ярославле?

Жаждущее наше пространство ждет. Оно ждет в ситуации всепроникающей, зомбирующей активности шоу-бизнеса. Сегодня мы чувствуем не просто власть пространства, но власть виртуально зомбированного пространства. Одновременно мы догадываемся об усталости от монотонии развлекающих потоков, о назревающем «потенциале спроса» на искусство высокой традиции. И программы «Нового передвижничества», и усилия таких культуртрегеров, как В. Гергиев, Ю. Башмет, Д. Мацуев, — это всего лишь прецедентные потоки строения высоких смыслов, потоки, которые в сегодняшнем масштабе присутствия не в состоянии напитать огромное жаждущее пространство. Первое передвижничество, просуществовавшее более полувека, именно в силу продолжительности работы вышло из пределов «прецедентной» значимости и стало явлением культуры. Вторая (нынешняя) волна передвижничества имеет уже четвертьвековой опыт, открытый к различным моделям претворения деятельности. Следует признать: это уже не просто прецедент; это практика. Ее расширение может оказаться важнейшим вектором просвещения, одним из главных путей культурного наполнения нашего безмерного пространства. Сегодня финансовая база «Нового передвижничества» несопоставима с функцией художественно-просветительской программы. Вспомним: первое передвижничество было поддержано из казны Его Императорского Величества. Слово «передвижничество» было воспринято в значении «магии возможностей», применимых исключительной для России. Сегодня мы имеем другую страну, другое пространство, но которое с тем же напряжением ждет культурного оплодотворения.

PIANOФОРУМ

 

Другие материалы в этой категории: « Газета "Известия" /14.04.2015/